Неточные совпадения
Деревня показалась ему довольно велика; два леса, березовый и сосновый, как два крыла, одно темнее, другое
светлее, были у ней справа и слева; посреди виднелся деревянный дом с мезонином, красной крышей и темно-серыми или, лучше, дикими
стенами, — дом вроде тех, как у нас строят для военных поселений и немецких колонистов.
Ночь была прозрачно
светлая, — очень высоко, почти в зените бедного звездами неба, холодно и ярко блестела необыкновенно маленькая луна, и все вокруг было невиданно: плотная
стена деревьев, вылепленных из снега, толпа мелких, черных людей у паровоза, люди покрупнее тяжело прыгали из вагона в снег, а вдали — мохнатые огоньки станции, похожие на золотых пауков.
Под полом, в том месте, где он сидел, что-то негромко щелкнуло, сумрак пошевелился,
посветлел, и, раздвигая его, обнаруживая
стены большой продолговатой комнаты, стали входить люди — босые, с зажженными свечами в руках, в белых, длинных до щиколоток рубахах, подпоясанных чем-то неразличимым.
В столовой,
стены которой были обшиты
светлым деревом, а на столе кипел никелированный самовар, женщина сказала...
Но парень неутомимо выл, визжал, кухня наполнилась окриками студента, сердитыми возгласами Насти, непрерывной болтовней дворника. Самгин стоял, крепко прислонясь к
стене, и смотрел на винтовку; она лежала на плите, а штык высунулся за плиту и потел в пару самовара под ним, — с конца штыка падали
светлые капли.
«Посмотрим, как делают религию на заводе искусственных минеральных вод! Но — как же я увижу?» Подвинув ногу по мягкому на полу, он уперся ею в
стену, а пошарив по
стене рукою, нашел тряпочку, пошевелил ее, и пред глазами его обнаружилась продолговатая, шириною в палец,
светлая полоска.
Я лежал лицом к
стене и вдруг в углу увидел яркое,
светлое пятно заходящего солнца, то самое пятно, которое я с таким проклятием ожидал давеча, и вот помню, вся душа моя как бы взыграла и как бы новый свет проник в мое сердце.
Хозяева извинялись, что, по случаю раннего и кратковременного нашего посещения, не успеют угостить нас хорошенько, и просили отведать наскоро приготовленного сельского завтрака. Мы пришли в
светлую, пространную столовую, на
стене которой красовался вырезанный из дерева голландский герб.
На дворе было
светлее; внизу на реке треск и звон и сопенье льдин еще усилились, и к прежним звукам прибавилось журчанье. Туман же стал садиться вниз, и из-за
стены тумана выплыл ущербный месяц, мрачно освещая что-то черное и страшное.
С обеих сторон, на уступах, рос виноград; солнце только что село, и алый тонкий свет лежал на зеленых лозах, на высоких тычинках, на сухой земле, усеянной сплошь крупным и мелким плитняком, и на белой
стене небольшого домика, с косыми черными перекладинами и четырьмя
светлыми окошками, стоявшего на самом верху горы, по которой мы взбирались.
Городок этот мне понравился своим местоположением у подошвы двух высоких холмов, своими дряхлыми
стенами и башнями, вековыми липами, крутым мостом над
светлой речкой, впадавшей в Рейн, — а главное, своим хорошим вином.
Какие
светлые, безмятежные дни проводили мы в маленькой квартире в три комнаты у Золотых ворот и в огромном доме княгини!.. В нем была большая зала, едва меблированная, иногда нас брало такое ребячество, что мы бегали по ней, прыгали по стульям, зажигали свечи во всех канделябрах, прибитых к
стене, и, осветив залу a giorno, [ярко, как днем (ит.).] читали стихи. Матвей и горничная, молодая гречанка, участвовали во всем и дурачились не меньше нас. Порядок «не торжествовал» в нашем доме.
За несколько дней до праздника весь малиновецкий дом приходил в волнение. Мыли полы, обметали
стены, чистили медные приборы на дверях и окнах, переменяли шторы и проч. Потоки грязи лились по комнатам и коридорам; целые вороха паутины и жирных оскребков выносились на девичье крыльцо. В воздухе носился запах прокислых помоев. Словом сказать, вся нечистота, какая таилась под спудом в течение девяти месяцев (с последнего
Светлого праздника, когда происходила такая же чистка), выступала наружу.
Вдруг ей почудилось над постелью какое-то едва уловимое движение. Яркий луч ослепительного зимнего солнца, ударявший в
стену над самым изголовьем, будто дрогнул и слегка скользнул вниз. Еще и еще…
светлая полоска тихо прокрадывалась к полуоткрытым глазам, и по мере ее приближения беспокойство спящего все возрастало.
А между тем тут же, рядом, только за
стеною, идет другая жизнь,
светлая, опрятная, образованная…
У Лизы была особая, небольшая комнатка во втором этаже дома ее матери, чистая,
светлая, с белой кроваткой, с горшками цветов по углам и перед окнами, с маленьким письменным столиком, горкою книг и распятием на
стене.
Следуя этой дорожкой, человек видит только землю под ногами, две лиственные
стены и узенькую полоску
светлого неба сверху.
Коридор
светлый, потому что идет вдоль наружной
стены с окнами; но по правую сторону он ограничен решетчатой перегородкой, за которою виднеется пространство, наполненное сумерками.
Магнолии, с их твердыми и блестящими, точно лакированными листьями и белыми, с большую тарелку величиной, цветами; беседки, сплошь затканные виноградом, свесившим вниз тяжелые гроздья; огромные многовековые платаны с их
светлой корой и могучими кронами; табачные плантации, ручьи и водопады, и повсюду — на клумбах, на изгородях, на
стенах дач — яркие, великолепные душистые розы, — все это не переставало поражать своей живой цветущей прелестью наивную душу мальчика.
Перед детским воображением вставали, оживая, образы прошедшего, и в душу веяло величавою грустью и смутным сочувствием к тому, чем жили некогда понурые
стены, и романтические тени чужой старины пробегали в юной душе, как пробегают в ветреный день легкие тени облаков по
светлой зелени чистого поля.
Собор оказался отличный: просторный,
светлый. Мы осмотрели все в подробности, и
стены, и иконостас, и ризницу. Все было в наилучшем виде. Прекраснейшее паникадило, массивное Евангелие, изящной работы напрестольный крест — все одно к одному. И при этом везде оказался жертвователем купец Вздошников.
Притупленное воображение силилось создать какие-то образы, помертвелая память пробовала прорваться в область прошлого, но образы выходили разорванные, бессмысленные, а прошлое не откликалось ни единым воспоминанием, ни горьким, ни
светлым, словно между ним и настоящей минутой раз навсегда встала плотная
стена.
Кожемякин встал на ноги; ему казалось, что все чего-то ждут: из окна торчало жёлтое лицо кухарки, удлинённое зобом; поставив фонарь к ногам, стоял в
светлом круге Фока, а у
стены — Шакир, точно гвоздями пришитый.
Он дошёл до холма, где в последний раз мелькнул возок, постоял, поглядел мокрыми глазами на синюю
стену дальнего леса, прорезанную дорогой, оглянулся вокруг: стелется по неровному полю
светлая тропа реки, путаясь и словно не зная, куда ей деваться.
Скромно одетая в темненькое платье, она становится у клироса в женском монастыре, и с ее появлением делается словно
светлее и приютнее среди этих темных
стен.
Он осмотрел отцветавшую рожь, которая, в человека вышиною, стояла, как
стена; дул легкий ветерок, и сине-лиловые волны ходили по ней, то
светлее, то темнее отражаясь на солнце.
Дверь эта была полуотворена и открывала покой еще более веселый и
светлый: светло-голубые, небесного цвета
стены его так и выдвигались.
Хотя в 1612 году великолепная церковь святого Сергия, высочайшая в России колокольня, две башни прекрасной готической архитектуры и много других зданий не существовали еще в Троицкой лавре, но высокие
стены, восемь огромных башен, соборы: Троицкий, с позлащенною кровлею, и Успенский, с пятью главами, четыре другие церкви, обширные монастырские строения, многолюдный посад, большие сады, тенистые рощи,
светлые пруды, гористое живописное местоположение — все пленяло взоры путешественника, все поселяло в душе его непреодолимое желание посвятить несколько часов уединенной молитве и поклониться смиренному гробу основателя этой святой и знаменитой обители.
Красный угол был выбелен; тут помещались образа, остальные части
стен, составлявшие продолжение угла, оставались только вымазанными глиной; медные ризы икон, вычищенные мелом к
светлому празднику, сверкали, как золото; подле них виднелся возобновленный пучок вербы, засохнувшая просфора, святая вода в муравленом кувшинчике, красные яйца и несколько священных книг в темных кожаных переплетах с медными застежками — те самые, по которым Ваня учился когда-то грамоте.
В синем небе над маленькой площадью Капри низко плывут облака, мелькают
светлые узоры звезд, вспыхивает и гаснет голубой Сириус, а из дверей церкви густо льется важное пение органа, и всё это: бег облаков, трепет звезд, движение теней по
стенам зданий и камню площади — тоже как тихая музыка.
Снова вышел Доримедонт. Один глаз у него был закрыт опухолью, другой,
светлый и беспокойный, быстро осмотрел
стены и остановился на лице Евсея.
После столовой в комнате у Саши можно было ослепнуть от солнца. На столе прозрачно
светлела хрустальная чернильница и бросала на
стену два радужных зайчика; и удивительно было, что свет так силен, а в комнате тихо, и за окном тихо, и голые ветви висят неподвижно. Колесников заморгал и сказал с какой-то особой, ему понятной значительностью...
Наконец Поп объявил, что уже девять часов, а Дюрок — что надо идти, и мы вышли в
светлую тишину пустынных, великолепных
стен, прошли сквозь набегающие сияния перспектив, в которых терялся взгляд; потом вышли к винтовой лестнице.
Досадуя, как это было заметно по его резким движениям, он подошел к канделябру, двинул металлический завиток и снова отвел его. И, повинуясь этому незначительному движению, все
стены зала, кругом, вдруг отделились от потолка пустой,
светлой чертой и, разом погрузясь в пол, исчезли. Это произошло бесшумно. Я закачался. Я, вместе с сиденьем, как бы поплыл вверх.
На самом краю сего оврага снова начинается едва приметная дорожка, будто выходящая из земли; она ведет между кустов вдоль по берегу рытвины и наконец, сделав еще несколько извилин, исчезает в глубокой яме, как уж в своей норе; но тут открывается маленькая поляна, уставленная несколькими высокими дубами; посередине в возвышаются три кургана, образующие правильный треугольник; покрытые дерном и сухими листьями они похожи с первого взгляда на могилы каких-нибудь древних татарских князей или наездников, но, взойдя в середину между них, мнение наблюдателя переменяется при виде отверстий, ведущих под каждый курган, который служит как бы сводом для темной подземной галлереи; отверстия так малы, что едва на коленах может вползти человек, ко когда сделаешь так несколько шагов, то пещера начинает расширяться всё более и более, и наконец три человека могут идти рядом без труда, не задевая почти локтем до
стены; все три хода ведут, по-видимому, в разные стороны, сначала довольно круто спускаясь вниз, потом по горизонтальной линии, но галлерея, обращенная к оврагу, имеет особенное устройство: несколько сажен она идет отлогим скатом, потом вдруг поворачивает направо, и горе любопытному, который неосторожно пустится по этому новому направлению; она оканчивается обрывом или, лучше сказать, поворачивает вертикально вниз: должно надеяться на твердость ног своих, чтоб спрыгнуть туда; как ни говори, две сажени не шутка; но тут оканчиваются все искусственные препятствия; она идет назад, параллельно верхней своей части, и в одной с нею вертикальной плоскости, потом склоняется налево и впадает в широкую круглую залу, куда также примыкают две другие; эта зала устлана камнями, имеет в
стенах своих четыре впадины в виде нишей (niches); посередине один четвероугольный столб поддерживает глиняный свод ее, довольно искусно образованный; возле столба заметна яма, быть может, служившая некогда вместо печи несчастным изгнанникам, которых судьба заставляла скрываться в сих подземных переходах; среди глубокого безмолвия этой залы слышно иногда журчание воды: то
светлый, холодный, но маленький ключ, который, выходя из отверстия, сделанного, вероятно, с намерением, в
стене, пробирается вдоль по ней и наконец, скрываясь в другом отверстии, обложенном камнями, исчезает; немолчный ропот беспокойных струй оживляет это мрачное жилище ночи...
Ассирийские гости, с суровыми чернобородыми лицами, сидели вдоль
стен на яшмовых скамьях; на них были
светлые оливковые одежды, вышитые по краям красными и белыми узорами.
— Что, дочка? — отвечал Харлов и пододвинулся к самому краю
стены. На лице его, сколько я мог разобрать, появилась странная усмешка, —
светлая, веселая, — и именно потому особенно страшная, недобрая усмешка… Много лет спустя я видел такую же точно усмешку на лице одного к смерти приговоренного.
Детские комнаты в доме графа Листомирова располагались на южную сторону и выходили в сад. Чудное было помещение! Каждый раз, как солнце было на небе, лучи его с утра до заката проходили в окна; в нижней только части окна завешивались голубыми тафтяными занавесками для предохранения детского зрения от излишнего света. С тою же целью по всем комнатам разостлан был ковер также голубого цвета и
стены оклеены были не слишком
светлыми обоями.
Из передней небольшая дверь вела в кабинет хозяина, маленькую комнату, выходившую двумя
светлыми окнами на двор; в кабинете стоял большой стол, заваленный бумагами, около
стен стояли два больших шкафа с книгами.
Забежав немного вперед, батюшка с предупредительностью отворил мне дверь в небольшую темную переднюю, а оттуда провел в
светлый уютный кабинет, убранный мягкою мебелью; у окна стоял хорошенький письменный столик, заваленный книгами и бумагами, несколько мягких кресел, мягкий ковер на полу, — все было мило, прилично и совсем не по-поповски, за исключением неизбежных премий из «Нивы», которые висели на
стене, да еще нескольких архиереев, сумрачно глядевших из золотых рам.
Передняя
светлая изба была устроена внутри, как, вероятно, устроены все русские избы от Балтийского моря до берегов Великого океана: налево от дверей широкая русская печь, над самыми дверями навешаны широкие полати, около
стен широкие лавки, в переднем углу небольшой стол, и только.
Пришел батюшка. В обоих отделениях первого класса учил не свой, гимназический священник, а из посторонней церкви, по фамилии Пещерский. А настоятелем гимназической церкви был отец Михаил, маленький, седенький, голубоглазый старичок, похожий на Николая-угодника, человек отменной доброты и душевной нежности, заступник и ходатай перед директором за провинившихся почти единственное лицо, о котором Буланин вынес из
стен корпуса
светлое воспоминание.
Вспомнил старину — птиц завёл, дом у нас
светлый, весёлый, всюду на
стенах клетки висят, птицы поют. Жена, тихая, полюбила их; приду, бывало, домой, она рассказывает, что синица делала, как щур пел.
Мебель из полированного серебристого граба тянулась вдоль
стен, обитых
светлой материей с изображениями цветов, раскидывающих по голубому фону остроконечные листья.
Пусть с какой-то тоской безотрадной
Месяц с ясного неба глядит
На Неву, что гробницей громадной
В берегах освещенных лежит,
И на шпиль, за угрюмой Невою,
Перед длинной
стеной крепостною,
Наводящей унынье и сплин.
Мы не тужим. У русской столицы,
Кроме мрачной Невы и темницы,
Есть довольно и
светлых картин.
В нем можно было разглядеть шкап с книгами, большой диван, еще кое-какую мебель, зеркало на
стене с отражением
светлого письменного стола и высокую фигуру, беспокойно метавшуюся по комнате из одного угла в другой, восемь шагов туда и восемь назад, всякий раз мелькая в зеркале.
Он повел в дальний конец узенького корридора и отворил дверь маленькой полутемной комнаты, выходившей одним окном куда-то в
стену. Первая комната была
светлая, а в окно можно было любоваться садиком. Половецкий посмотрел на о. келаря, но тот молчал.
Глаза, не мигая, смотрели на ангелочка, и под этим пристальным взглядом он становился больше и
светлее, и крылышки его начинали трепетать бесшумным трепетаньем, а все окружающее — бревенчатая, покрытая копотью
стена, грязный стол, Сашка, — все это сливалось в одну ровную серую массу, без теней, без света.
Комната была просторная и
светлая; на окнах красные ситцевые гардинки; диван и стулья, обитые тем же дешевым ситцем; на чисто побеленных
стенах множество фотографических карточек в деревянных ажурных рамах и два олеографических «приложения»; маленький пузатый комод с висящим над ним квадратным тусклым зеркалом и, наконец, в углу необыкновенно высокая двухспальная кровать с целой пирамидой подушек — от громадной, во всю ширину кровати, до крошечной думки.
Быки, давно уже не пившие, мучимые жаждою, лижут иней на
стенах и, когда подходит к ним Малахин, начинают лизать его холодный полушубок. По их
светлым слезящимся глазам видно, что они изнеможены жаждой и вагонной качкой, голодны и тоскуют.